• Категория:
  Восмоминания
• Рейтинг:
  5.0/1
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
• Активность:
  958

Таинственный И романтичный

мир ДЕТСТВА[1]

Барановичи: улица, двор

1947 - 1954

Я учился не только у тех,

кто из рам золоченых лучился,

а у всех, кто на паспортном фото

и то не совсем получился.

Е. Евтушенко

Помню себя в кузове грузовика с домашними вещами. Машина мчится по улице Советской. Миновали красивое и величественное здание банка. Вот памятник Ленину, чуть поодаль  двухэтажное здание с красной черепичной крышей (белой черепицей выведено: « 1946») – это школа, в ней я через два дня начну учиться.

 После Нового Сверженя, деревни у Столбцов, Барановичи казались столицей: немало каменных строений, есть три или четыре мощёные  центральные улицы. Еще запомнились очень длинные очереди автомашин у двух железнодорожных переездов (тогда еще не были построены ныне действующие путепроводы).

Барановичи были освобождены из-под немецкой оккупации в июле 1944 года, и в октябре 1947 года я мог видеть еще следы войны: развалины каменных строений, некогда составлявших достопримечательности города, рыночную площадь, на которой в войну были повешены городские подпольщики, братские могилы советских воинов на центральной площади города и  бедную жизнь самих жителей.

Наша семья поселилась в одной из комнат длинного белого барака, что на улице Советской, рядом с хлебопекарней. Напротив, метрах в двухстах, был аэродром гражданской авиации, на котором стояло несколько бипланов – «кукурузников». А сзади, на таком же удалении, – лагерь немецких военнопленных и интернированных, за которым начинался военный городок авиационного полка.

Скоро немцы отбудут на свою родину. Помню, как, минуя наш барак, сворачивала на улицу Советскую колонна грузовых автомобилей с немцами в кузовах. Над кабинами развевался красный флаг. Через некоторое время на месте лагеря разместятся цыганские таборы, их сменит лагерь наших, советских, заключенных.

Товарищи по двору

У меня появились друзья: белобрысый Олег Островский, рыжий Миша Минаков, близнецы Иван и Василий Ромашки. Все они на два-три года старше меня, и потому, видимо, черты лидера у меня в детстве не сформировались.

У Олега Островского отец был в заключении, а мать, медсестра местной больницы, чтобы содержать семью, задерживалась на подработках, но чаще в кинотеатре «Комсомолец», где ее подруга была контролером. Олег выполнял всю домашнюю работу: колол дрова, разогревал обед, убирал в комнате и занимался с двумя младшими братьями – дошкольниками. Во дворе братья были всегда рядом с Олегом; я не помню случая, чтобы они нам мешали – Олег всегда чем-нибудь занимал малышей.

Миша Минаков учился в школе лишь периодически, когда был свободен от основного занятия: он был поводырем у своей бабушки-нищенки. И был он таким рыжим, что редкий прохожий не задерживал свое внимание на его голове, а порой и спрашивал: «Рыжий, отчего ты такой рыжий?»  На что Миша в подобных случаях всегда отвечал одно и то же: «Заржавел, дяденька, заржавел! Дай монетку!»

Братья Ромашки внешне ничем друг от друга не отличались, но один из них, Вася, добрее, эта черта характера внешним образом закрепилась в его выражении лица. Но стоило только заговорить с братьями, так сразу же по мимике и определялся «мистер Х». Летом братьев отвозили в деревню Погорельцы, где они пастухами зарабатывали на жизнь.

 Мы, детвора, объединились для совместного исследования окружающего нас взрослого мира, и прямо под носом у взрослых выстроили свой – таинственный, и по-своему романтичный – детский мир. К сожалению, становясь взрослыми, забываются детские ощущения. А жаль: память детства помогает нам в понимании собственных детей.

Важнейшее из искусств

 В те годы массового телевидения в стране еще не существовало. В теплое время года по субботам и воскресеньям, а иногда еще и по средам, перед наступлением сумерек, веселой гурьбой мы шли в военный городок на просмотр фильмов, которые показывали солдатам. В нескольких местах на полотнищах, натянутых между деревьями, в одно и то же вечернее время шли разные фильмы; у нас был выбор.

Фильмы тогда состояли из десяти-двенадцати частей, проецировались одним аппаратом, и потому после окончания очередной части делался перерыв минуты на три для перезарядки аппарата. Тогда наступала полная темнота, и мы приступали оживлённо делиться впечатлениями и предсказывать возможный исход прерванного эпизода. Но вот раздавалось стрекотание аппарата – и все замирали.

Возвращаясь домой, мы наперебой напоминали друг другу понравившиеся нам моменты, повторяли услышанные крылатые словечки и фразы. А дома ещё долго не могли уснуть от впечатлений вечера, от аромата сосен, среди которых провели два часа. (Ничего такого сейчас нет: нынешние дети, как правило, усевшись у телевизора, молча смотрят на едином дыхании часовой, а то и полуторачасовой фильм, и, не имея возможности высказаться, остаются теми же, какими были до фильма.)

А перед каждым фильмом – киножурнал «Новости дня» или «В мире науки». Прикоснешься к событиям в стране и мире, заглянешь в мир научного творчества. Помню, показали киноочерк о планете «Марс». Мне, тогда третьекласснику, ну просто чудно было узнать о красной планете… Идём домой, и  всей дворовой компанией то и дело останавливались,  вглядывались в небо, отыскивая Марс… Мирово!

В холодное время года фильмы шли в клубе авиаполка. Проникнуть туда была трудновато, ибо начальник  клуба лично впускал – и только солдат. Тогда мы действовали по одному из заготовленных сценариев. Либо просачивались в помещение, спрятавшись под полами шинелей солдат, которые нам в этом никогда не отказывали. Либо за час до начала сеанса забирались в укромный уголок клуба, и там сидели до момента появления титров на экране. Когда фильм заканчивался, наступала очередь начальника клуба удивляться: вместе с солдатами из клуба не выходили, а вываливались стайки сорванцов, ни одного из которых он перед сеансом не видел. Начальника клуба мы знали в лицо и всегда заискивающе здоровались с ним, желая задобрить на будущие фильмы.

 Мишка Минаков иногда подходил к начальнику клуба и просил: «Дяденька, пропусти кино посмотреть. Я после кино пол в зале помою». Такое заявление пацаненка трогало офицера. Не было сомнений, что никакого пола никто не помоет, но сама хитрость офицеру нравилась. И пропускал – но только его, рыжего Мишку, наверное, жалел. Правда, говорили, что один раз до начала кино Мишке пол все-таки пришлось мыть. Что ж, искусство  требует жертв.

Надо заметить, что репертуар фильмов для советских воинов тщательно продумывался Главным Политическим управлением Советской Армии. Фильмы должны были нести определенную идеологическую нагрузку и выполнять воспитательные функции. Рекламировалась сама идеология, но её не вставляли отдельным фрагментом или клипом, как это делается в нынешнее время с рекламой в телепередачах, её  вставляли в сценарий фильма; кроме воздействия на советских воинов, она рикошетом сказывалась и на нас, советских детях.

 Мы сопереживали с творцами отечественной истории, представленных фильмами «Петр Первый», «Иван Грозный», «Александр Невский», «Суворов», «Адмирал Ушаков»….

Мы любили нашу непобедимую армию, представленную образами «Чапаева», «Котовского», «Кочубея», «Александра Матросов», действуя вместе с героями «Падения Берлина», «Подвига разведчика», «Смелых людей»

Мы восхищались мудростью родной партии и ее вождей («Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», «Мы из Кронштадта» …).

Мы сочувствовали патриотически настроенным героям фильмов: «Глинка», «Мусоргский», «Чайковский», «Тарас Шевченко»...

Мы гордились нашей наукой и её учеными: «Пржевальский», «Академик Иван Павлов», «Александр Попов», «Депутат Балтики» (о К. А. Тимирязеве). Считали, что наши ученые – самые умные, а иностранцы лишь ходят вокруг да около, чтобы украсть их открытия.

Писатель Андрей Битов довольно точно отразил и мое восприятие тех фильмов:

 «В конце 40-х – начале 50-х годов косяком пошли биографические фильмы о великих русских, с ласковым прищуром смотрящих в светлое будущее сегодняшнего дня, с тенью печали, что им не доведется его увидеть, что им не довелось родиться в истинно своем, нашем времени, и с тем большей истовостью совершающих свои подвиги на благо его, приближая его приближение. Павлов, Мусоргский, Пржевальский, Глинка…Попов.… Это было, кстати, в связи с борьбой с космополитизмом и утверждением русского приоритета во всех областях. Люди эти, принадлежавшие разным эпохам и сферам деятельности, были родственно похожи, сыгранные одним и тем же актером (Борисовым или Черкасовым), родственно же связаны с народом и между собою.… Вот в карете Пушкин и Гоголь наблюдают строительные работы, народ поет "Дубинушку”. "Красив русский народ в труде!”, - восклицает Пушкин. "Но забит, загнан в невежество и нищету…”, - с видимыми миру слезами, сквозь невидимый смех вторит Гоголь. "Михаил Иванович!”, - восклицают оба, увидев тут же прислушивающегося к народным напевам, припавшему к истоку своему великого Глинку. "А я вас ищу! – говорит Глинка, - сегодня премьера "Руслана и Людмилы””, и вот Глинка дирижирует, а в ложе, с трудом подавляя восторг, сидят Пушкин, Гоголь и примкнувший к ним Грибоедов – для него не нашлось реплики: просто сидит, кивает в очках, "горе, - говорит, - уму”…Роднили их и биографии, вот обязательные моменты: а) советуются с простым народом: мудрый просветленный старик говорит им сказку, поет старинную песню, дает дельный инженерный совет; б) признание Запада: Глинку не соблазняет карьера великого итальянского композитора, Лист с восхищением исполняет "Марш Черномора”; Павлову, ежащемуся у буржуйки, предлагают институт в Калифорнии; Попову подсовывает миллион Маркони, тот выгоняет его, произнося гневную речь обступившим его студентам; английский полковник предлагает Пржевальскому открывать Индию. "Нет! – говорит тот. – Китай наш брат, у него великое будущее!” Гладит по голове смышленого китайчонка…»^[2]

Вот что мы проглатывали в своё подсознание. И в какой-то мере это спасало нас от хаоса и растерянности в мире чувств, обращенных к внешнему миру.

У меня до сих пор сохранились самые приятные воспоминания о фильмах, посвященных жизни отечественных ученых. Эти фильмы втягивали в лабораторию научного поиска с его этапами: проблемная ситуация, поисковая модель, эксперимент, решение (разгадка), и, разумеется, показывали образцы гражданской позиции ученых.

И всё-таки следует выделить сериал «Тарзан», который был представлен зрителям как трофейный. Наверное, это был, кажется, первый киносериал, прошедший в нашей стране. Сначала «Тарзан» шел только в кинотеатрах города. Залы были переполнены… И с тех пор то и дело можно было слышать воинственный клич «аааааа-а!-а!» и в школьных коридорах, и среди кустарников и деревьев – везде, куда могла забраться детвора. Через год этот сериал стал идти и на «наших» экранах, то есть в войсковых частях. Уж и не знаю, какую полезную идеологию нёс этот фильм! Или это был первый прорыв рынка в сферу идеологии.

В дальнейшем, мы, сами того не замечая, строили каждый свое поведение, беря за образец-ориентир экранных героев. Например, смотрел я «Тараса Шевченко» с Сергеем Бондарчуком в заглавной роли. Великий Кобзарь прибывает к месту ссылки, ему здесь служить и служить солдатом. Настроение у героя упадническое. Но тут ему встречается ссыльный – бывший студент университета, который здесь дослужился до офицерского чина. Этот человек заявил, что он решил, во что бы то ни стало, даже в таких условиях, выйти победителем, и потому все силы приложил к овладению солдатским искусством. Я, того не осознавая, оказывается, взял это себе на заметку:  что вот так и мне надо в неудобных для меня ситуациях брать их под свой контроль, а не тянуться в хвосте событий. Придет время, и я вдруг почему-то вспомню и этот эпизод из «Тараса Шевченко», и свои мысли по этому поводу. И соответственно выстрою своё поведение! Вот так! – ничто не проходит бесследно. 

По левую и правую сторону  сцены городского кинотеатра «Октябрь» висели лозунги: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино. (В. Ленин)» и «Кино в руках Советской власти представляет огромную, неоценимую силу. (И. Сталин)». Правильно! Да, действительно, во время моего детства кино было важнейшим искусством, и обладало большой воспитательной силой. Я это прочувствовал всем своим существом, и потому с "классиками” согласен.

Закончу повествование о фильмах моего детства выдержкой из книги моего товарища, доктора философских наук профессора Валерия Кувакина (он моих лет, и смотрел те же фильмы, что и я):

 «…Создававшиеся, как полагали власти, для пропаганды так называемого советского образа жизни, а точнее – для прославления «политики партии и правительства», они (советские фильмы – А.Т.) в большинстве своем отличаются цельностью характеров своих героев, благородством их чувств, силой и искренностью их выражения. То, что было навязчивым негативом, когда эти фильмы смотрели в условиях советской пропаганды, – фальшь, казёнщина, нарочитая «партийность» фильмов – сегодня куда-то странным образом ушло. И (не во всех, но во многих фильмах) на первый план выступило естественное человеческое существо с понятными чувствами, мыслями и поступками, отмеченными очевидными человеческими добродетелями: честностью, принципиальностью, искренностью, высоким уровнем гражданственности, с высоким самоуважением, с уважением к труду, своей профессии, мастерству, к своим коллегам и товарищам по ближайшей социальной среде. Человек мог радоваться, умел быть счастливым вне зоны официальщины. Вместе с тем человек, так или иначе, осознавал свою причастность к чему-то большому, общенародному. Ему были, казалось бы, естественно присущи чувства общечеловеческой солидарности и уважения к человеку и человечеству».^[3]

Книга – источник знаний И раздумий

Если путь прорубая отцовским мечом,

 ты соленые слёзы на ус намотал,

 если в жарком бою испытал что почём,

 значит, нужные книги ты в детстве читал.

 В.Высоцкий

Мы читали много книг. Передавали книги друг другу, эмоционально пересказывая содержание, тем самым, формируя у товарища высокую мотивацию к чтению, а у себя – умение обобщать прочитанное и доносить свою мысль другому.

За пазухой «уводили» из библиотеки Дома пионеров книжку, читали, и также за пазухой «приводили»  – и ставили на место. Теперь «уводили» другую, и так далее. Почему так делали? Наверное, это была детская тяга к таинственности.

 Конечно, нередко бывало, что книга не возвращалась, она либо приходила в негодность от многократного к ней обращения, либо просто где-то терялась. Ну что поделаешь: наука жизни требует жертв! Да и книга не пылилась, а приносила максимум пользы. У библиотекарей XXI века таких читателей, какими были мы в середине ХХ  века, нет и, наверное, не будет.

 Книги расширяли наш кругозор, способствовали воспитанию у нас волевых устремлений, мобилизовали и ориентировали нас на общественно-полезный труд.

Вот наш книжный «фонд»: «Школа», «Судьба барабанщика», «Р.В.С.» и «Тимур и его команда» – А. Гайдара; «Полесские робинзоны» и «ТВТ»  – Янки Мавра. «Васек Трубачев и его товарищи» – В. Осеевой, «Белеет парус одинокий» – В. Катаева, «Подпасок»  – П. Замойского, «Два капитана»  – В. Каверина, «Старик Хоттабыч» – Л. Лагина, рассказы Николая Носова…

Из книг иностранных авторов мы читали и перечитывали «Хижину дяди Тома» Бичер Стоу, «Робинзона Крузо» Дефо, Жюль Верна, Майн Рида, Марка Твена (какая прелесть эти «Приключения Тома Сойера»!) и, конечно, Конан Дойла – всё о Шерлок Холмсе.

Если у Жюль Верна мы учились изобретательности, то у Перельмана – наблюдательности. Книгами Я. Перельмана мы увлеклись, когда стали постарше. «Живая математика», «Занимательная физика (алгебра, геометрия)»… И не просто читали, но и экспериментировали. Олег Островской соорудил из фанеры перископ, об устройстве которого прочитал у Перельмана. Спрятавшись в картофельной ботве, мы наблюдали за действиями «врага» – ребят из соседнего двора. Мы ходили по стадиону с завязанными глазами, проверяя, придём ли в то же место, откуда вышли. Определяли высоту дерева, не влезая на него, глубину колодца – по времени возвращения звука от упавшего в него камня… Короче, проверяли всё, в чем сомневались. Главное, действовали, а не созерцали.

Увлекались и книгами «про шпионов», детективами как-то не было принято называть их в то время. Однажды говорю Олегу с сожалением, что, дескать, война прошла, и уже не будет шпионов, и не будет книг о них. На что мой старший товарищ (он был в четвертом классе, а я во втором) по-взрослому ответил, что на самом деле всё будет обстоять наоборот: начались времена, когда страны-союзницы будут готовиться к войне между собой, и первыми войну начнут шпионы. И скоро о шпионах будет очень много книг… И ведь не ошибся Олег! Началась «холодная война» между СССР и бывшими союзниками – и посыпались книги об американских шпионах.

Помнится, как в кинотеатре «Октябрь» в один из дней весенних каникул перед нами, школьниками, выступали человек десять белорусских писателей, среди которых были Кондрат Крапива, Максим Танк, Янка Брыль, Михась Лыньков… Сошедшие со страниц школьного учебника, живые(!) писатели! Захотелось и мне быть писателем, да только сами писатели говорили, что в школе хорошо учились. Увы! Значит, не судьба…

Второй раз я увидел и услышал наших писателей, когда наша знакомая из соседнего барака – библиотекарь учительского института – предложила мне пойти с ней на встречу студентов с писателями. Назад я вернулся с грудой впечатлений и ворохом книг.

Через сорок лет я принесу в городскую библиотеку Нижнего Новгорода, где тогда жил, шесть больших баул с книгами. В подарок. На удивленный взгляд библиотекарей сказал:

– В детстве я с друзьями немало перетаскал книг из библиотек. Это – в качестве компенсации, и в знак благодарности за ту роль, которую библиотекари сыграли в моем развитии. Да и не только моего!