Летом 1915 года, когда из-за недостатка артиллерийских снарядов вся наша армия была в полном отступлении, стало необходимым перенести Ставку Верховного Главнокомандующего из Барановичей более на восток.

Были избраны несколько пунктов, находящихся примерно за серединой фронта армий и удобных в отношении железнодорожных сообщений: Орша, Борисов, Быхов и Могилев.

    Комендант Штаба, генерал Саханский, командированный с несколькими офицерами для осмотра всея этих пунктов и выбора наиболее удобного для расположения Ставки, представил по своем возвращении результаты своей командировки, по которым нельзя было не прийти к заключению, что единственным подходящим местом, из всех им осмотренных, был Могилев.

    В остальных было совершенно недостаточно зданий, тогда как в Могилеве была возможность использовать для помещения самого Верховного дом губернатора, а для размещения Штаба - здания присутственных мест, все находящиеся около дома губернатора. Кроме того, в городе было много гостиниц, которые можно было использовать для размещения чинов Штаба и лиц, состоящих при Верховном Главнокомандующем.

    Вопрос был решен в этом смысле; губернатору были даны распоряжения немедленно освободить все необходимые для Ставки казенные здания, и в последних числах июля сам Великий Князь, все состоящие при нем лица, Начальник Штаба и Генерал-Квартирмейстерская часть отбыли из Барановичей в Могилев.

    В Барановичах временно оставлены были Управления Дежурного Генерала и Военных Сообщений, так как нужно было дать все таки время для освобождения и приведения в порядок зданий, занимавшихся разными губернскими учреждениями.

Дня через четыре после отъезда Верховного, С. А, Ронжин получил ночью по прямому проводу короткое уведомление от Н. Н. Янушкевича из Могилева о том, что в Барановичи приедет бывший тогда Военным Министром А. А. Поливанов, которому надо оказать содействие в спешном проезде его к генералу Алексееву, Главнокомандующему Северо-Западным фронтом, находившемуся тогда в Волковыске, в 100 верстах от Барановичей.

    Действительно, в тот же день утром с экстренным поездом из Могилева приехал А. А. Поливанов в сопровождении своего адъютанта, С. В. Зверева. Мы с Рон-жиным встретили его и, на указание Поливанова о необходимости для него возможно скорее проехать к генералу Алексееву, С. А. Ронжин доложил, что от Ба-рановичей к Волковыску идет одноколейная железная дорога, по которой теперь, ввиду отступления армий, происходит очень большое движение грузов, и потому поездка генерала Поливанова, если он требует спешной перевозки его в Волковыск, очень отразится на перевозке этих грузов. Генерал Поливанов был в нерешительности; не говоря нам о причинах поездки, он настаивал на спешности ее, но вместе с тем не желал принять на себя ответственности в затруднении движения.

    Тогда я предложил генералу Поливанову воспользоваться вместо железной дороги автомобилем, так как до Волковыска шло отличное шоссе. А. А. очень обрадовался такому выходу из создавшегося положения, и после завтрака ему был предоставлен наш лучший автомобиль (у нас был один Рольс-Ройс) и на всякий случай, еще второй.

К вечеру он благополучно вернулся и сейчас же уехал с экстренным поездом в Петербург, не сказав нам ни слова ни о целях, ни о результатах своей поездки, Перед его отъездом, я попробовал спросить его адъю-танта Зверева, не знает ли он что-нибудь, но тот уве-рил меня, что и от него генерал Поливанов держит все в строжайшем секрете, но ему кажется, что предполагается смена Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего.

    Из Могилева от Н. Н. Янушкевича мы ничего не получали и, таким образом, оставались с С. А. Ронжиным в Барановичах в полной неизвестности.

Вследствие изолированности от Начальника Штаба, работы у меня было не много, и я часто выезжал по шоссе за несколько верст от Барановичей. В эти дни шоссе это, обычно безлюдное, сплошь занимала непрерывная вереница повозок: это тянулись беженцы из западных губерний, спасавшиеся от "германа". Нагруженные домашним скарбом повозки, на которых было устроено что-то вроде шалаша, где нередко помещалась многочисленная семья и тут же куры и утки, рядом с повозками коровы, - все это тянулось и тянулось на восток, оставляя то тут, то там, вдоль дороги, небольшие холмики с крестами, где хоронили какого-нибудь малютку, не выдержавшего этого долгого пути во всякую погоду. Тут же валялись трупы лошадей и коров, павших от усталости и истощения. Я ужаснулся, когда увидел один военный транспорт, проходивший через Барановичи, и велел строго расследовать дело: лошади представляли из себя едва передвигавшихся скелетов, до того они исхудали от истощения.

    Потом, в Могилеве, приходилось зачастую заниматься такими расследованиями, ибо целые гурты казенного скота гибли от истощения, и надо, к сожалению, сознаться, что, конечно, главной причиной были злоупотребления: господа начальники транспортов и гуртов предпочитали отпускавшиеся на фураж деньги класть целиком себе в карман, нисколько не заботясь о результатах таких денежных операций в отношении бессловесных животных.

     Наконец через полторы или две недели после отъезда Великого Князя, мы получили приказание двинуться тоже в Могилев, где к тому времени удалось подготовить помещение и для Дежурства и для Управления Военных Сообщений. Отъезд был назначен на вечер.

   С утра началась укладка имущества. Я отправился в последний раз посмотреть на места, где была Ставка Верховного. Дом, занимавшийся Управлением Генерал-Квартирмейстера, стоял пустой, и мне было доложено, что по приказанию Верховного он был сфотографирован и, в случае занятия Барановичей немцами, должен был быть сожжен. Палатки-столовой не было, все было убрано и увезено. Но, пройдя дальше, к бывшей Ставке Государя Императора, я к полному своему удивлению увидел, что здесь все осталось в том виде, как было при последнем отъезде из Ставки Его Величества. Стоял огромный шатер-столовая, рядом закрытый на замок домик, служивший кухней и буфетной, где видна была кое-какая посуда. Вызвав командира нестроевой роты, я приказал все уложить и забрать с нашим поездом. Меня очень поразил тогда этот факт: как так - рядом убирают и укладывают все из Ставки Верховного, а никому в голову не приходит подумать о Ставке... кого же?.. самого Государя Императора...

    Впоследствии этот, сам по себе как будто бы незначительный факт, но на самом деле очень показательный и многознаменательный, не раз приходил мне в голову: там было отдано определенное распоряжение, и все было исполнено, а здесь приказания никакого не было и, хотя убиравшие Ставку Верховного не могли не видеть, никто и пальцем не пошевельнул, чтобы хотя Бы спросить или напомнить относительно Ставки.