Барановичская наступательная операция

Атака немцами Вердена подорвала силы французской  армии. Союзники потребовали

у русских начать наступление против австро-германцев. Так была разработана наступательная операция, известная в истории под названием Брусиловский прорыв.

Главный удар планировалось нанести в юго-западном направлении силами 8-й армии

на Луцк против 4-й австрийской армии Линзингена. Западный фронт должен был поддержать наступление в районе Молодечно и Вильно силами 4-й и 10-й армий.

Вскоре было решено нанести главный удар Западного фронта под Барановичами.

Эта  перемена направления удара была непродуманной. В результате успешного наступления у Вильно и Луцка можно было взять германцев в «котел».

У Вильно – Молодечно не было таких естественных преград, как у Барановичей.

Поскольку сто лет назад территория от Столовичей до Крошина была более болотистой, наступление предусматривалось на более твердой почве севернее Столовичей – на Скробовском участке фронта. Русские своим бездействием позволили немцам основательно окопаться за 9 месяцев (с сентября 1915 по июнь 1916 года) и построить солидные подъездные пути и оборонительные сооружения. Можно дать следующую периодизацию наступательной операции русских под Барановичами:

1. Бои под Столовичами 13–14 июня 1916 года.

2. Комбинированный удар Барановичской операции – 2–8 июля. Попытка прорвать фронт с трёх участков.

3. Разрозненные выступления – 9–24 июля. Способ ведения боя – малыми скачками при последующем закреплении на занятых позициях.

Лавинообразные атаки 25 июля – 9 августа. 

Бои под Столовичами закончились безуспешно, поэтому планировалось провести наступление в начале июля с трёх участков фронта:

а) Скробовского (Карчево – Городище – оз. Колдычево);

б) Столовичского (оз. Колдычево – Столовичи – Адаховщина);

в) Даревского (Дарево – Русино – Чвары).

Прорыв неприятельского фронта был намечен на участке длинного лесистого отрога, остро и далеко выдвигавшегося на северо-восток к фольварку Дробыши возле фольварка Меховичи, называемого «Фердинандов нос». Участок «Фердинандов нос» назывался так в честь длинного носа болгарского царя Фердинанда I, втянувшего Болгарию в войну против стран Антанты. Теперь в деревне Скробово это место называют «Кобринова гора». Там сохранились остатки дотов, с которых велся обстрел наступающих.

Удары наносились русскими трижды – 3, 4, 8 июля – с поразительным постоянством: дважды в сутки, в 1-2 часа ночи и в 17-19 часов вечера. Нем-
цы заранее предугадывали, когда будут производиться атаки, и были к ним готовы. В 2 часа ночи  3 июля  части 46-й, 5-й, 42-й пехотных дивизий (Скробовский участок), 1-й, 2-й гренадерских дивизий, 81-го пехотного полка (Столовичский участок), 9-й и 31-й пехотных дивизий (Даревский участок) двинулись в атаку, пользуясь предрассветной темнотой и туманом. Наступление их было замечено только при подходе к передовым окопам обороны. Через час-полтора атакующие ворвались в первую линию австро-германских окопов почти на всем фронте.

По плану командования, правый фланг 4-й армии – 25-й армейский корпус генерала Ю.Н. Данилова – должен был наступать в обход «Фердинандова носа» с севера (Дольное Скробово), 9-й, Гренадерский корпуса атаковали в лоб (господский дом Скробово – Вызорок).  Генерал Рагоза объединил эти силы под руковод-ством командира 9-го армейского корпуса генерала А. Драгомирова. После прорыва неприятельского фронта и продвижения на пять-шесть километров вглубь вражеского расположения предполагалась перегруппировка и ввод в прорыв резервов для развития наступления.

На рассвете 3 июля войска 4-й армии двинулись на штурм у д. Скробово. Долина, где наступал Драгомиров, полностью обстреливалась врагом. Много людей полегло на этой территории, поэтому часть у д. Скробово ещё весной 1916 года назвали «Долиной смерти».

На Карчевском участке наибольшего успеха добилась 46-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Н.А. Илькевича. Полки дивизии овладели южным кладбищем у Карчева и Кутовщинской рощей, окопавшись на западной ее опушке. Ворвавшись в германские окопы, русские захватили в качестве трофеев два тяжелых артиллерийских дивизиона и около тысячи пленных. Они удерживали позиции в течение сорока восьми часов. 

На Вызорокском участке у деревень Бартники и Вызорок наступала 42-я пехотная дивизия А.Я. Ельшина. Самый трудный участок неприятельской позиции выпал на долю этой дивизии, которая потеряла в этом бою всех четырех командиров полков. В 7 часов утра 1-й батальон 42-й дивизии занял первую линию германских окопов. За 1-м батальоном двинулся 2-й батальон. Командир 166-го пехотного Ровненского полка полковник Сыртланов со знаменем в руке впереди всех первым вскочил на бруствер неприятельского окопа, где пал смертью героя. Чтобы знать, в каких условиях велся штурм, достаточно сказать, что 3-му батальону 168-го пехотного Миргородского полка полковника Савищева пришлось преодолеть 50 рядов наэлектризованной проволоки. Успех атаки дорого стоил – 3-й батальон вместе со своими офицерами почти весь погиб. Части 42-й пехотной дивизии овладели двумя рядами неприятельских окопов у деревни Вызорок, продвинулись вперед на 3 километра.

На Скробовском участке наступления в бою проявились как героизм воинов, так и нерешительность некоторых начальников. Командир 5-й дивизии генерал П.А. Никитин в ответст-венный момент боя задержал наступающих в центре ударной группы.

Вот как эта атака описывается очевидцем.

Из мемуаров А.А. Шихлинского «Мои воспоминания»:

«19 июня (2 июля) в ясный день началась артиллерийская подготовка атаки. Артиллеристы действовали прекрасно. Снаряды их ложились точно. Были уничтожены проволочные заграждения на большом участке фронта. В одном месте артиллерийским огнем очистило лесной участок. За ним обнаружились новые фортификационные постройки немцев, которых не было на нашем аэроснимке, произведенном до начала атаки. Я посоветовал сейчас же перейти в атаку, пока немцы не успели одуматься и привести себя в порядок. Драгомиров не согласился, сказав, что впереди ночь, и на незнакомой местности нам будет трудно ночью устроиться.

На другой день рано утром 42-я дивизия корпуса Драгомирова под командой бравого генерала Ельшина начала атаку. Полки смело двигались вперед. 5-я дивизия генерала Никитина получила приказ атаковать. Никитин, которому Драгомиров подчинил еще 55-ю дивизию 35-го корпуса, две дивизии сбил в свои окопы и ни одного шага вперед не сделал. Драгомиров терпел. Полки 42-й дивизии спустились вниз и под сильным артиллерийским огнем перешли вброд реку, прорвали первую полосу немцев и залегли перед второй полосой. Никитин не двигался с места. Только перед закатом солнца, когда выяснилось, что перед Никитиным никого нет, он двинулся вперед и занял территорию, которая была уже очищена от немцев. Атака была отложена на следующий день. Ночью немцы перегруппировали свои части и на рассвете взяли под перекрестный огонь пулеметов и пушек вылезшие вперед полки, которые понесли очень большие потери и вынуждены были отойти в исходное положение. Атака была сорвана».

Левее, у деревни Вызорок, гренадеры были расстреляны на проволоке. Разведка не успела проверить, смогла ли артиллерия пробить проходы в проволочных заграждениях.

После дня артиллерийской подготовки в 19.00 4 июля части Гренадерского,  9-го, 35-го, 10-го армейских корпусов снова двинулись в атаку. Атака не имела успеха. Автор мемуаров «Пробуждение. Будни полковой разведки» служил в 10-м армейском корпусе, что наступал на Даревском участке. Он рассказывает о трагической гибели в этот день солдат 31-й пехотной дивизии.

Из мемуаров М.Н. Герасимова «Пробуждение. Будни полковой разведки»:

«С восьми утра началась артиллерийская подготовка на участке Воронежского полка. Эта подготовка производила грандиозное впечатление: воздух сотрясался сплошным гулом, отдельных выстрелов не слышалось, но все как бы содрогалось.  По-видимому, огонь вели сотни орудий одновременно. Окопы немцев против Воронежского полка затянулись густой пеленой пыли и фонтаном земли, в котором беспрерывно сверкали разрывы снарядов. Такой уничтожающий огонь продолжался несколько часов. Нам казалось, что такой силы артиллерийский огонь должен был смести все, на что он направлялся, и ничто живым не могло уцелеть. Несмотря на ужасный огонь нашей артиллерии, какая-то часть немецких пулеметов оставалась не уничтоженной. Воронежский полк после ожесточенной артиллерийской обработки немецких окопов перешел в атаку, рассчитывая быстро ворваться в расположение противника. Но уцелели два немецких пулемета и отбили атаки полка. Воронежцы понесли ужасающие потери, в полку осталось лишь 25% офицеров. Раненых вытаскивали всю ночь. Убитых попросту не смогли подобрать. Наутро следующего дня трагедия повторилась, но уже с Тамбовским полком, заранее развернутым в затылок Воронежскому. Стояли жаркие дни, чередующиеся проливными дождями. 
Немцы беспрерывно вели по ночам пулеметный огонь и не давали нашим соседям убирать убитых. Тысячи трупов быстро разлагались, и воздух был заражен отвратительным сладковатым запахом, доносившимся с участка воронежцев, особенно когда оттуда дул ветер в нашу сторону, напоминая всем о происшедшей бойне».

Войска повсюду встретили сильное сопротивление и с потерями отошли обратно.

Вечером 7 июля 1916 года на позиции 67-й пехотной дивизии прибыл из Петрограда английский корреспондент газеты «Таймс» Роберт Уилтон. Этот корреспондент детство и юность провел в России, поэтому в совершенстве владел языком, знал обычаи и нравы страны. 

8 июля 1916 года в бою у Скробово, во время атаки 267-го Духовщинского полка, корреспондент выделился храбростью и милосердием.

Из воспоминаний Роберта Уилтона:

 «Это была самая потрясающая гроза из тех, которые я когда-нибудь видел. Настоящий циклон клонил гигантские леса, как солому. Немцы, нер-
вно воображая, что мы спешим укрыться, стали интенсивно обстреливать наши укрепления. Я пошел посетить полк, который только что вернулся с передовых окопов и потерял половину своего состава убитыми и ранеными. Где еще найти таких людей, которые стремились бы вернуться на передовую! Я сделал несколько фотографий. Затем посетил лазареты. С обычным пренебрежением к человеколюбию немецкие самолеты каждое утро прилетали их бомбить.

Утром генерал Драгомиров и начальник его штаба полковник Искрицкий во время завтрака со мной поделились, что днем планируется артподготовка и атака в сторону Городища. Я должен был увидеть эту атаку с близкого расстояния. Было решено атаку проводить в ночное время. Меня отправили в Горное Скробово в 67-ю дивизию. Мог ли я предположить, какие день и ночь ожидают меня? 

Было около 11 часов 7 июля 1916 года. Все задыхались от жары и пыли, хотя окопы, позиции были в грязи. Меня повели в гору через грязные траншеи связи, которые располагались под прямым углом к дороге. Карабкаясь по пояс в грязи, мы с проводником поднимались к высоте. Грохот русских пушек был оглушительным. Немецкие артиллеристы нанесли ответный огонь. Под покровом огня достигли передовых позиций. Это были высокие песчаные гряды, испещренные землянками. Почти на вершине размещались подземные помещения двух полковых штабов. Один из командиров, к которым я шел, полковник Калиновский, лежал в землянке, так как был очень болен. Я посидел немного у него, чтобы попить чая и восстановить дыхание.

Мне дали двух человек сопровождения, глубокий ров связи благополучно привел нас к другой стороне хребта. Перед нами была небольшая кучка деревьев и разрушенных зданий селения. Это все, что осталось от бывшей фермы. Добежав до руин, мы заметили группу солдат. Это были разведчики, притаившиеся здесь. Целый час просидели вместе с ними. Немцы усилили огонь, и мы наблюдали, как они били по телефонисту, который ремонтировал провода. Он то исчезал в воронке, то вновь появлялся. Порой казалось невозможным, чтобы он мог остаться в живых. Когда мы потеряли его из виду и решили, что он присоединился к небожителям, он вдруг появился среди нас.

– Грязное дело, а ведь другие счастливчики получают Георгиевские кресты. Никто не думает о нас, – с веселой улыбкой произнес он.

 Я узнал, кто он, записал его данные, чтобы ходатайствовать о представлении к награде.

– Я просто делал свою работу. Это в порядке вещей, – сказал он в ответ.

 Позднее я сообщил командованию о нем. Он получил свой крест, бедняга, но немного серебра на черно-оранжевой ленте было отправлено домой, а ему был дарован другой крест – деревянный.

 Едва наступило затишье, мы выползли из своего укрытия и продолжили свой путь. Наконец вскарабкались через остатки проволочных заграждений и попали в большой австрийский окоп, который был чрезвычайно глубоким, хорошо сложенным, но чрезмерно переполненным солдатами. Почти все они спали от переутомления. Мы буквально шли по ним, пока добрались до блиндажа. Он был длиною в 22 шага и мог вместить значительные силы.

 Офицеры сидели вокруг небольшого стола и совещались. Они уже знали о моем приезде и определили меня в один из блиндажей. Здесь я познакомился с капитаном Рауном. Его предки со стороны отца приехали в Россию из Германии, но он был патриотом своей родины и воевал не хуже русских. Он рассказал мне, что был несколько раз тяжело ранен, его назначили на подготовку резерва, но он не выдержал и вернулся назад на передовую.

 Подошло время обеда.

– К сожалению, я не могу Вас угостить горячей пищей. Еды у нас мало, так как проносить пищу через долину опасно, – сказал капитан.

 Некоторое время спустя в блиндаж вошел денщик с обедом.

– Как это понимать, Иван? Я запретил ходить через долину! Разве ты не получил мое распоряжение?

– Да, Ваша честь, получил. Но я не мог сидеть на месте, зная, что Вы останетесь без обеда, – ответил юноша с приятным лицом.

 У нас был сытный обед, так как капитан вытащил из рюкзака горшочек с золотистым ягодным вареньем.

Телефонист передал сообщение, что приказано атаковать в 2 часа ночи. Мы вышли, осмотрелись. Вечерело, часть солдат пошла к ручью за водой и перервала все наши провода связи. Мы остались в изоляции. Через несколько дней нам сообщили, что немцы узнали о приказе командования и приготовились к атаке русских. Раун мне объяснил, что после полуночи часть русских будет расчищать проходы в сосновом лесу. Потом артиллерия даст на четверть часа заградительный огонь по врагу. В 2.00 наши атакующие волны будут пересекать открытую местность и болото. Наш полк будет наступать первым.

 Мы вернулись к землянке. Раун захотел написать пару слов своим близким.

– У меня предчувствие, что я не выйду живым из этого боя. Пообещайте это письмо передать моим родным. Вы найдете его в нагрудном кармане, – сказал мне Раун.

В полночь солдаты получили горячие пайки. В 1.00 все заняли свои боевые позиции. Шесть солдат рядом с нами расширили траншею. Мы стали ждать. Ровно в 1.45 начался массированный артобстрел немецких позиций. Я не могу найти слов, чтобы изобразить, что произошло дальше. Огненный смерч несся по лесу, битком набитому людьми. Раун выпрыгнул наверх и приказал мне ждать в окопе. Представьте себе непрерывный поток пуль, которые пронзали древесину, как бы разнося лес. Это сопровождалось зловещим гулом от разрывов снарядов.

Я свернулся в клубок, но от шрапнели не было никакого спасения. Со свистом падали ветки деревьев. Я был покрыт слоем земли от взрывов снарядов, молился и упрекал себя, что решился на такую авантюру. Пятнадцать минут показались мне вечностью.

– Ура! – услышал я среди отвратительного оружейного и пулеметного визга.

– Они ушли, – сказал я себе, – там идет наша первая волна.

 Чуть позже крик повторился. Это была другая волна. Больше крика не было слышно. К 2.30 наступающие подошли к неприятельским окопам, где были встречены сильным ружейным и пулеметным огнем. Потом поползли назад раненые. Огонь чуть утих. Я побежал, чтобы найти своих. Через несколько шагов нашел их. Они жались друг к другу в мелких окопах, число их, к сожалению, значительно уменьшилось. Я спросил, где командир, мне ответили, что его увели раненым. На вопрос, где их офицеры, мне ответили, что убиты или ранены. Начинался серый рассвет, который позволил мне увидеть страшное опустошение. Деревья были вырублены, вся земля перепахана кратерами, от бесконечных взрывов стояло зловоние. Воздух был пронизан разлетающимися со злоб-
ным шипением осколками. Инстинктивно я поднялся и пошел обратно с одной мыслью – я должен найти Рауна. Едва я прошел несколько шагов, как усилились крики и вопли.

– Немцы окружили нас! – поддались панике нижние чины, оставшись без офицеров.

 Это остановило меня. Выпрямившись, я выскочил из траншеи.

– Братья! Отступаем! Сюда! Сюда! Возвращаемся к нашим позициям. Немцы могут контр-
атаковать. Нельзя терять времени! – закричал я во весь голос и побежал к опушке леса, останавливая обезумевших людей.

 Я совершенно забыл о снарядах и пулях. К моей радости, паника прекратилась, люди последовали за мной. Это был важный для меня, скромного гражданского, момент. Я чувствовал, что эти люди будут следовать за мной, поэтому и говорил с ними. В то время град пуль и снарядов нещадно осыпали наши окопы. Милосердное провидение спасло меня от беды. Я видел смерть во всех ее проявлениях.

Пустая австрийская траншея поразила меня не меньше, чем поле боя. Офицер 4-го батальона Раун был контужен и получил пулевое ранение в горло. Его доставили в укрытие. Я решил, что мое место рядом с ним. Спустившись по крутой лестнице блиндажа, освещенного сальной свечой, подошел к Рауну, который лежал на кушетке. Рядом с ним стояли два его санитара. Юноша, который принес нам обед, молча плакал. Раун лежал весь в бинтах, алая струйка пенистой крови сочилась из уголка рта, его лицо было мертвенно бледным.

– Слава Богу, Вы в безопасности. А у меня последняя дорога – на небеса, – произнес он с большим усилием хриплым шепотом.

 Поскольку лестница была настолько крутой, что на носилках невозможно было вынести раненого, я с большим напряжением вынес его на руках. Как мы шли по болотистой земле, переходили ручей, я не помню. Помню только, как напряженно работало сердце.

– Тяжелый случай, но не безнадежный, – сказал после осмотра полковой хирург.

 А рядом потоком шла, ковыляла, хромала процессия из раненых. Немцы обстреливали нас беспощадно. Сначала я решил, что они стреляют по русским резервам, а потом понял – в приступе ярости и бесчеловечности они стреляли по раненым. Раун был эвакуирован и через 12 дней умер от заражения крови. Я послал телеграмму жене, но она не успела на полчаса до смерти мужа. Впоследствии полковник Калиновский прислал мне свой портрет с надписью: «Галантному и благородному англичанину, который принял участие в битве Духовщинского полка и подавал пример мужества, самопожертвования и милосердия, что будет навсегда запечатлено в записях боевого пути полка».

Затем наша миссия поехала в штаб Рогозы, который находился в Несвиже. Я уже садился в машину, когда ко мне подошел сотрудник штаба и попросил снять пальто. Я был в замешательстве, а он тем временем повесил мне на грудь орден Св. Георгия. Орден был присужден мне специальным императорским указом. И это был первый случай в этой войне, когда гражданское лицо было удостоено высшей воинской награды».

Роберт Арчибальд Уилтон умер от онкологии в британском госпитале в Париже в 1925 году в возрасте 57 лет, пережив Рауна на 9 лет. Он был единственным англичанином, который посетил фронт с целью отобразить события и был первым британским подданным, который получил Георгиевский крест.