- Категория:
- Рейтинг:0.0/0
- Активность:847
Переезд в Белоруссию. Барановичи. 7 апреля 1947 года - 16 декабря 1950 года.
47-й год был насыщен событиями. Отца переводили на службу в другое место. Выбор был из двух республик: Казахстан или Белоруссия. В Казахстане - столица Алма-Ата, в Белоруссии - областной центр Барановичи. Белоруссия была ближе - свои. Вся жизнь превратилась в сплощные проблемы. Куда ехать, чем ехать, что брать? - и так далее. В конце концов выбрана Белоруссия.
Вспоминать переезд скучно. Сплошное однообразие. Ехали железной дорогой 21 сутки в 2-осном грузовом вагоне - телятнике. На окнах были прибиты стеклянные рамы. По ходу вагона (все время на запад) во всю ширину - нары. Едет же шесть человек, из них четверо детей. Тома - 11 лет, Я - 8 лет, Гена - 5, и Вовке всего 2 годика. Большая часть времени - и днем, и ночью - на нарах. Около одной двери буржуйка. Запасы дров, угля, в чем-то вода. Во второй половине сложены кровати, немного мебели, белье, тазики-ванны, кастрюли и другая утварь. Вагон был забит. Из мебели, привезенной из Молотова, был, по-моему, круглый стол, замечательный липовый буфет, большущий сундук и платяной шкаф, должно быть, но я его не помню.
Целыми днями и ночами - тук-тук, тук-тук. Вдруг стуки реже и реже, и вагон останавливается. Как я любил момент остановки вагона! Внезапная тишина, потом одиночные голоса, через некоторое время стуки по колесам и буксам - осмотр-проверка ходовой части. Иногда нас загоняли в тупик. Отец ходил на станцию выяснять причину. Причина (я думаю, что всегда одна) - надо кого-то "подмазать". Буржуйку топили и днем, и ночью. Месяц март. От Молотова до Москвы и от Москвы до границы с Белоруссией лежал снег. Топлива не хватало. На каждой остановке отец проверял близлежащие составы и если находил уголь или дрова, - запасался. Однажды вместо угля он принес какие-то блестящие цилиндрики, оказалось - смола. Стопили и ее. Где и как доставали продукты, воду, хлеб молоко и т.д.? Как мать готовила, чем в пути кормила - не запомнилось. Мы пекли картофельные кружочки. Мать нарезала очищенную картошку на круглые дольки, мы приклеивали их к боку буржуйки, румянили и с удовольствием ели.
Наконец Барановичи. Мы еще в вагоне. Отец привез мясо, и мать сварила суп. Мясо было свиное. Оно мне не понравилось, особенно сало. Я отказывался есть. Тогда родители придумали шутку. Они сказали, что мы уже в Белоруссии и здесь живут четвероногие куры. Я стал есть "куриное мясо", кроме сала, которое в вареном виде не ем до сих пор.
Теперь наша квартира по ул.Суворова. Это рядом с Полесским вокзалом, неофициальном базаре. Базар был замечательный. Это не базар, а точное народное слово - толкучка. Нам не разрешали одним ходить туда. Но мы частенько там с ребятами околачивались. Благо, близко. Толкучка размещалась около вокзала, сейчас там ухоженный привокзальный сквер. Народу много, особенно нищих и калек. Без руки или рук, без ног. Безногие сидели на низеньких тележках, колеса - подшипники. Отталкивались от земли специальными колотушками типа штукатурной терки, обшитыми кожей. Продавалось все. Еда: драники, блины, пирожки и другая снедь. Нас чаще всего интересовали пугачи - отлитые из какого-то металла пистолеты, скорее всего, из свинца, с самодельными цилиндрическими патронами, которые издавали имитацию выстрела из пистолета.
Дом ветхий, в нем три квартиры. У нас кухонька с печкой-плитой, проходной зал и небольшая детская. Мебели недоставало. Достать-купить было невозможно. Отец раздобыл где-то несколько досок и сколотил стол.
Школа была деревянная двухэтажная. Директор школы - высокий мужчина в военной форме с орденскими колодками. До сих пор помню его фамилию - Сулла. Свою первую учительницу, хотя и не помню, но не любил. Она меня обидела. Домашнее задание по арифметике я выполнил оригинально: во всех примерах я расположил цифры через клеточку, по высоте - в 2 клеточки. Я был отличником, и вдруг за эту работу, когда раздали тетради, увидел "единицу". Столько слез я, наверное, не пролил за всю оставшуюся жизнь. Парта, учебники, тетради были мокрыми. Это была трагедия, конец жизни. Как я приду с такой оценкой домой? Значит, я плохой. Учительница была не рада, что совершила. Успокоить меня было невозможно.
Школа не осталась в памяти. Только еще два эпизода. Прием в октябрята, но это не визуальное, а внутреннее состояние. Состояние гордости - теперь я октябренок.. Второй эпизод более яркий. Линейка во дворе школы. Директор в зажигательной речи говорил о дне рождения Сталина, ему 70 лет. Надо приготовить подарки. Было в классе много разговоров, кто что подарит. Я приготовил тетрадь с наклеенными вырезками из газет и журналов с фотографиями Сталина. Наверно, мы их сдали учительнице. В школе была выставка подарков. Это уже - 1949 год. Я был во втором классе, а должен был быть в третьем. В первом классе учебу прервали болезни.
Белорусский климат повлиял на меня нехорошо. Я постоянно болел. Вылилось все в острое воспаление среднего уха. Притом был поражен лицевой нерв, и меня перекосило. Постоянное хождение в поликлинику улучшений не принесли, болезнь прогрессировала. Направили на лечение в Минск. Лежал во взрослой больнице. В палате было восемь коек. Большинство взрослых - с металлическими трубочками, вставленными в горло. Когда они говорили, то затыкали отверстие пальцем. Были взрослые и дети с продолбленными черепами за ухом. Мне предстояла такая же операция, но обошлось очень болезненными проколами. Сочувствовали одной деревенской девушке, которой волк откусил нос. Я был очень наивным мальчиком. Вечерами, видимо, медсестры приглашали меня на консилиум в какой-то кабинет и просили рассказать, как я заболел. Потешались они здорово, рассказы мои были подробными и многословными. Кормили нас в столовой, но хлеб каждое утро выдавали полностью на целый день, а может быть, и больше. У меня в тумбочке скапливалось довольно много половинок черного хлеба. Однажды нянечка предложила менять хлеб на что-нибудь. Я выбрал блокнотики и карандаши. Все это богатство я прятал под матрас. При выписке мать забирала меня в спешке, и я их забыл. Мне так их было жалко, что всю дорогу домой я плакал.
Все это было уже после Нового года, о школе не могло быть и речи. Лицо было перекошено, я носил очки. Обзывали на улице очкариком.
Рядом с нами через дом жил поп. Двор граничил с нашим небольшим огородом. Огорожен был невысоким забором. Мы искали хоть маленькую щелочку в нем полюбопытствовать, что там делается, но тщетно. Если поп выходил на улицу, мы прятались или отбегали и издали глядели на него. Мать была неверующей, но провожала всегда на работу отца: "Ну, с Богом". В Молотове Тому крестили. Меня - мать не запомнила. (Я хотел стать истинным верующим, крещен был уже взрослым, но мне это не дано).
В связи с близостью вокзала и толкучки к нам часто приходили разные люди, просили на время сохранить вещи. За одним мешком так и не пришли. Оказались в мешке заплесневевший хлеб и сухари. Пришлось выбросить. Принесли баян или аккордеон, я пиликал на нем, он мне нравился. Вскоре его не стало. Музыка на меня действовала сильно, особенно классическая. Ее часто передавали по радио. Репродуктор - большая черная тарелка - был подвешен достаточно высоко. Я ставил табуретку на стол, садился и слушал различные симфонии. Часто пел Поль Робсон густым басом «Широка страна моя родная». При голосе Левитана все замирали, значит - передают важное сообщение.
С хлебом было плохо. Часто с сестрой мы занимали очередь вечером или вставали рано утром. Молоко нам приносила женщина, мать рассчитывалась за него один раз в месяц после зарплаты отца. Нужно было не прозевать приобрести учебники. Время от времени мы с сестренкой ходили по всем книжным магазинам со списком, покупали появившиеся. И мне помнится, не забывали сэкономить на мороженое.
Многие ребята по улице гоняли колесо - чаще обруч от бочки - специально согнутой проволокой. Завидовали владельцам самокатов. Две дощечки: одна горизонтальная, другая - вертикальная, соединенные друг с другом шарниром, вместо колес - подшипники. Ездили на них по тротуарам и они издавали громкий, характерный для подшипников металлический неповторимый звук.
Из игр еще был чижик. Выкапывали продолговатую ямку, на нее клали короткую палочку, которую длинной выбрасывали. Второй игрок должен был на месте падения кинуть ее обратно. Недолет от места ямки измеряли длинной битой. Ей же старались ударить по короткой, чтоб она улетела как можно дальше от ямки. Складывали очки. Попадание в ямку или совсем близко означало поражение, и игроки менялись местами.
Еще одна игра. Очерчивали произвольный круг, делили его на части по количеству игроков. Втыкали ножичком на чужую площадь и отрезали кусок по направлению плоскости ножа. У кого ножичек не втыкался или он не мог дотянуться до отрезания площади, лишался хода. Так до выигрыша всей земли. Играли еще в известные всем прятки и пятнашки.
В 53-м году уже из Бреста (мне было 14 лет) был я в лагере "Исса". Искал я сейчас в справочниках и по картам реку Исса. Нашел около города Слонима. Называется Иса. Протекала через Слоним, впадала в реку Щара, однако недалеко от Слонима по железной дороге обнаружил станцию Исса. Значит, лагерь был где-то там. Обычная жизнь пионерских отрядов. Всегда строем. Пионерские песни, игры. Вечером танцы и тому подобное. Ночью пугали девочек, накрывшись простынями. Были жестокие проделки. Уснувшим вставляли бумажки между пальцами ног и поджигали. Называлось "велосипед". Если между пальцами рук - "балалайка". Я в этих играх не участвовал, но ябедой не был. Конфликтов с ребятами у меня не было. Я был на год старше их, отряды формировались не по возрасту, а по классам. Вечером я рассказывал ребятам разные прочитанные книжки и истории. Я много читал, любил больше всего советскую литературу: "Стожары", "Кортик", "Два капитана", "Алитет уходит в горы", Гайдара. Читал большое подарочное издание Пушкина, я получил его на день рождения от родителей. Не ябедничал потому, что это неблагородно. Хотя ябедничать была возможность: я полюбил старшую пионерскую вожатую нашего отряда (а может быть, и лагеря) Анну Ивановну, и мы проводили много времени вместе. Был я наивным мальчиком, честным, искренним в разговорах, принимал участие в делах отряда и дружины. Барабанщик пионерской дружины лагеря. Сохранилась фотография перед выносом знамени на линейку. Впереди горнист и барабанщик, за нами знаменосец и два ассистента. Перед расставанием Анна Ивановна подарила мне свою фотографию с надписью: "На память Вадику от Анны Ивановны. Пионерский лагерь "Исса". 23.7.53г."
Поспевали яблоки, отец покупал целый мешок. Мы все объедались ими. Мать, худенькая женщина, даже сильно поправилась. В какой-то год мать долго лежала в больнице. Отец готовить не умел, кормил нас колбасой. Нам очень нравилось. (Впоследствии я узнал, что мать сделал аборт частным образом, так как аборты законом были запрещены. Открылось кровотечение, состояние было на грани смерти, спасли). Топливо выписывалось в ограниченном количестве, грузовую машину для вывоза нужно было как-то доставать. Только мать занималась этими хозяйственными вопросами. Один раз она выпала из кабины машины с не закрывающейся дверцей и некоторое время волочилась за ней, вцепившись в подножку. За углем мать взяла меня. Погрузив уголь, я занял место возле заднего борта. На колдобине машину тряхнуло так, что я вылетел через борт на дорогу. Слава Богу, серьезных повреждений не получил.
Иногда с тетей Любой мама ходила с ведром или корзиной собирать уголь на железнодорожные пути. Их арестовала охрана. Был составлен протокол. Грозил им срок в трудовом лагере. Каким-то образом матери удалось сообщить об этом отцу. Отцу по своим каналам удалось освободить мать, но осталась Люба. Ее уже увезли в тюрьму. Пришлось отцу выручать и ее.
Квартира была маленькой, крыша протекала. В детской обвис дощатый потолок. Отец с кем-то залезли на чердак и обрушили его. Нам дали квартиру во вновь построенном одноэтажном доме ближе к окраине. Это было тоже недалеко от Полесского вокзала. Рядом была высокая водонапорная башня, железнодорожная поликлиника, около дома - баня. Две комнаты, одна проходная, отдельно - миниатюрная кухонька с маленьким продолговатым окном в комнату. Отопление печное. По существу, дом барачного типа.
Мать Таисия Дмитриевна говорила по-уральски, напирая на букву "о". Худенькая живая женщина, постоянно занятая нами и хозяйством. Речь ее была богата прибаутками, пословицами и поговорками.
"Хвали горе - меньше плачешь".
"Зови гостей - поглодать костей".
"Захочешь какать - присядешь".
"На пьяном шапку не поправишь" и т.п.
Нас она содержала всегда чистенькими, в белых выглаженных рубашках, аккуратными. Мама была завидной стряпухой. В Белоруссии преобладало картошка, хлеб, сало, на Урале - мучные блюда. Мать пекла чаще всего на праздники, а для нас праздники были: Новый год, 7 Ноября, 1 Мая. Пироги с рыбой, свежей и квашеной капустой, мясом, картошкой. Десертные: плюшки, шаньги, сборный пирог из мучных катышков, внутри которых ягоды и др. В трудные времена были пирожки из остатков пережаренного свиного внутреннего сала. С мукой было трудно, покупалась соевая мука. Оладьи из нее со специфическим запахом и вкусом, сначала неприятными. Но привыкли. Секреты материнской стряпни усвоила сестра Тома, умею поработать с тестом и я. Передалось это искусство и моему сыну с невесткой.
Часто с матерью мы ходили куда-нибудь на прогулку. Около железнодорожных путей кучи различного металлолома. Там стояла замечательная пушка, стволом наклоненным вниз. К ней мы часто ходили кататься на вращающемся дуле пушки. Бывали в лесу, где торчали в окопах смоляные корни сосен. Их отламывали для разжигания печки. Больше всего любили ходить на строящийся аэродром за сусликами. Видим, стоит столбиком суслик, бежали к нему - он скрывался в норке. В норку лили воду, пока он не выползал. Мать в перчатке хватала его и помещала в сумку. Воду мы брали из ячеистых бетонных плит, сваленных на землю. Дальнейшую судьбу сусликов мы не видели, мать снимала с них шкурки, высушивала и сдавала за деньги.
Мать куда-то ушла, через некоторое время я открыл квартиру, поставил стул около платяного шкафа, залез на него, запустил руку в мешочек с кусковым сахаром - и увидел мать, лежащую на кровати. Она просто смотрела на меня. Отдернув руку, все убрал, закрыл на ключ дверь. Она мне ничего не сказала - ни в тот момент, ни когда-нибудь после.
Нам не разрешали водиться с более старшими ребятами, видно, знали об их забавах. Иногда с друзьями мы видели их проделки. Видели, как они обливали сусликов чем-то и поджигали, видели, как они стреляли из самопалов - трубок с загнутым одним концом с прикрепленной проволокой ручкой. В трубку набивалась или сера от спичек, или порох. Сверху трубки - пропиленное напильником отверстие, куда привязывалась головка спички. Чиркали коробком спичку, раздавался громкий выстрел. Пули - резанная толстая проволока. Трагических случаев было много. Порох доставали из патронов, роясь в окопах и блиндажах. Я бывал иногда в блиндажах, там валялись снаряды из, которых, по разговорам ребят, они выплавляли тол. Порох в артиллерийских гильзах был похож на длинные макароны. Сам лично тер о камень головку зажигательных патронов, пока смесь не загоралась сильным белым пламенем, мы их откидывали. Вечером они натягивали проволоку поперек дороги, на которую натыкались прохожие. Однажды слышал разговор, как полетел с велосипеда мужчина. Если оконное стекло не плотно прилегало к раме, болталось в ней, вставляли в зазор щепку с ниткой, далеко протягивали ее и дергали - казалось, что в окно стучат.
Я совершил в это время самый подлый поступок в детстве, о котором мать так никогда и не узнала. Для ухода за нами предложили брать домработницу. Одна была (Надя, кажется) довольно долго, но вышла замуж. Мать нашла другую девушку (в то время из деревни или колхоза вырваться было очень тяжело, и девушки были рады любым способом устроиться в городе и получить паспорт), она была у нас уже несколько дней. Мать положила в буфете на вазу две десятирублевые купюры, то ли просто так, то ли для проверки девушки. Я случайно познакомился с мальчиком старше меня из дома напротив, он сказал мне, что во вновь построенном кинотеатре "Октябрь" идет очень интересная картина "Медведь". Где бы нам взять денег? Я побежал попросить у матери на кино, ее дома не оказалось. Увидев деньги в вазе, я взял одну десятку. Мы побежали в город, по пути взяли мороженого. Мороженое продавали так: в приспособление из жести вставляли кругленькую вафлю, на нее клали мороженное, накрывали другой вафлей и выдавливали из цилиндра. Тут же пили газированную воду с сиропом. Смотрели фильм на дорогих местах (это была экранизация рассказа Чехова). Придя под вечер домой, узнал, что мать отказала домработнице по причине пропажи денег. Мать была расстроена и не спросила, где я шатался так долго. С этим мальчиком я больше не дружил.
Между двух улиц, расходящихся под углом, напротив поликлиники стоял особняк, огороженный высоким забором. По рассказам, там жил начальник Барановичского отделения железной дороги. За забором играл мальчик младше меня, мы разговорились с ним, и вскоре его родители стали пускать меня во двор. Потом он перестал выходить. Я спросил родителей, где он. Меня привели в комнату, он лежал на кровати с желтыми бинтами, положенными на руки, лицо, шею и грудь. Когда не было родителей, из охотничьих запасов отца он взял порох, залез на чердак, высыпал кучкой и поджег. Взрыв опалил его.
Тома приносила из школы различные вести. Для украшения школы пошла группа ребят в лес за "березкой" - ползучим красивым растением. Наткнулись на мину, несколько школьников погибло.
«Тома, а где же я видел узкоколейку с небольшими вагонами и маленьким паровозом?»
Ночью мать разбудил свет и стук на кухоньке. Она заглянула в продолговатое окно под потолком, увидела военного, который шарился в шкафчиках и гремел кастрюлями. Постучав по стеклу, мать закричала: "Что вы там делаете?!" Он направил на нее пистолет. Слетев от окошечка, мать открыла форточку и стала кричать на улицу, разбудила соседей. В кухне никого уже не было. Утром в нашу квартиру собака привела милицию. Оказывается, за забором нашего огородика была проломлена стена магазина.
«Когда мы приехали в Барановичи и стояли на запасных путях, мать с отцом сходили на базар и купили свинины. Шли они по улице Комсомольской и спросили у прохожего: «Как нам пройти в центр города?» Им ответили, что они стоят в самом центре. Тут мама заплакала. В то время городок был очень маленьким. Тебя, Вадим, действительно, не крестили. Насчет попа: у него в саду было много яблонь, вся земля была усеяна упавшими плодами. Отец с другом залезли в сад и собрали по мешку яблок.
В пионерском лагере «Крупки» мы испытали сильнейшую грозу. Все называли ее «воробьиная ночь» - бесконечные молнии и гром. Школа, в которой мы располагались, стояла на холме. Все мы были перепуганы, кое-как нас загнали в класс, занавесили окна одеялами.
...С сусликами был смешной эпизод. Гогда Генку спросили: «Зачем вы шкурки сусликов сдаете?» - он ответил: «Папе на пиво!» Папа очень много сдавал денег на облигации государственного займа. Помнишь, уже в Бресте мама разделила между нами эту кучу облигаций, и их со временем погасили.
Траву, которой украшали зал в школе, называли дереза. За ней ходили в лес за аэродромом. Мальчики и девочки из 8-го гласа залезли за огороженную территорию, раздался взрыв. Один мальчик погиб, другому оторвало ногу. Там же была проложена железнодорожная узкоколейка.
Грабителя нашей кухни и магазина задержали. Отец рассказывал, что это был беглый солдат
Ну, пиши, Вадим, мне уже интересно стало».
из воспоминаний Вадима Николаевича МИКРЮКОВА
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.